Приветствую Вас Гость | RSS

Новая Россия

Вторник, 19.03.2024, 13:26
Главная » Статьи » Дайджест » СМИ

Дух капитализма и протестантская этика
Хочет того наша власть или нет, Россия превращается в современное буржуазное общество. «Дух капитализма», о котором говорил еще М.Вебер, уже невозможно загнать в рамки авторитарно-феодальных порядков. Как и пятьсот лет назад, го­рожане так же недовольны узурпаторами-силовиками, как прежде – спесивыми аристократами, а назидательствующими священниками – как в былые времена папскими прелатами. И хотя принято считать, что Россия отличается от Западной Европы тем, что православная церковь веками услужливо пресмыкалась перед государством, тогда как католическая – ставила на колени императоров, это различие сегодня не очень важно. В то время, когда Лютер прибивал свои «95 тезисов» на дверях церкви в Виттенберге, и церковь, и государство олицетворяли власть, а европейс­кий протестантизм – как и европейское антифеодальное движение – имели своей целью сделать их партнерами человека, а не его господами. И теперь, спустя пять столетий, можно признать: у европейцев это получилось.

Сегодня Россия стоит на пороге значимых перемен. Государство православных чекистов и церковь коммерствующих иерархов с каждым днем сливаются во все более прочном союзе. Месседж, который они несут обществу, сходен: упор делается на консерватизм и неизменность имеющихся институтов; общество воспринимается как кастовая структура, где социальные лифты существуют только внутри соответствующих сообществ; предпринимательство ассоциируется с авантюризмом, а труд не входит в число значимых добродетелей; наконец, про­дажность, коррупция и наследственность воспринимаются как данность. Прямые параллели с временами пятисотлетней давности выглядят очевидными: и тогда, и сейчас духовная и светская власть, военные и монахи – аристократы, а продуктивная часть общества – третье сословие, а вернее просто чернь. В таком отношении к большинству граждан современные российские власть и церковь каждодневно и ежечасно убеждают друг друга – убеждают и словом, и делом.

В то же время модернизирующееся общество и представители городского среднего класса требуют демократизации, разделения политической и экономической власти, распространения независимого суда и утверждения верховенства закона – то есть стремятся трансформировать лишь один из элементов консервативного порядка. При всем уважении к их усилиям, сложно не заметить, что они выбирают более сложную задачу, чем избрали их предшественники многие столетия тому назад. Ни одно народное восстание в Европе вплоть до XVII века не привело к изменению существовавшего строя – однако Реформация, начавшаяся так, что современным блоггерам оставалось бы только над ней посмеяться, за несколько десятилетий изменила лицо континента. История показывает: в союзе властей с церковью церковь является более слабым звеном, чем власть.

Сегодня это хорошо заметно. Российская власть, как и любая власть в любом обществе, изначально не рассматривается гражданами как средоточие всех человеческих добродетелей. В отличие от церкви. Поэтому раздаривание В.Путиным дорогих швейцарских часов чуть ли не первым встречным не вызывает в обществе и доли той реакции, как появление аналогичного хронометра на руке патриарха К.Гундяева. И уголовное преследование, например, безвинно пострадавшего С.Мохнаткина породило в обществе куда меньший резонанс, чем очевид­но спровоцированное православными иерархами дело против участниц группы Pussy Riot. В последнее время только ленивый не говорит о том, что священ­нослужители «продаются» властям за определенные финансовые выгоды и послабления – но разве эти же упреки не могут быть адресованы тысячам мирян? От церкви общество ждет большего, чем от власти – и жестче разочаровывается.

Связь государства и церкви в таком традиционном обществе, которое пытаются строить в современной России, не должна никого удивлять. Обвинять власти в подкупе церковных иерархов, а церковь – в извлечении выгод из связей с прави­телями бессмысленно. Для обеих сторон это форма выживания, и она оставалась такой тысячи лет. Поэтому у современных сторонников модернизации России нет причины критиковать «смычку» церкви и власти – их надо критиковать по отдельности, причем каждую – в рамках собственной логики и системы аргуме­нтов. Примечательно, но ни кто иной, как сам Иисус, подсказывает этот подход, говоря: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Матф., 22:21; Мк., 12:17, etc.).
России XXI века – и в этом формально можно согласиться даже с адептами нынешней власти – не нужно слепое копирование какого-либо опыта: западного или восточного. Но ей безусловно нужны модернизация светской власти и реформация православной церкви. И даже сложно сказать, какая из задач важнее.
Власть и церковь в России вопиюще несовременны. И если власть активно пытается создать видимость своего внешнего сходства с передовыми образцами (у нас есть и суды, и прокуратура, и чуть ли не электронное правительство, а в советах директоров госкомпаний представлены даже западные независимые директора – пусть даже руководителями судов становятся однокурсники одного члена тандема, а председателями советов крупнейших компаний сослуживцы другого), то церковь далека от этого как никогда. Причина понятна: чиновники извлекают свои доходы из сути своей деятельности, церковь основывается на форме. Поэтому В.Путин опаздывает к пасхальной службе на несколько часов, а патриарх приходит на его инаугурацию, видимо, с таким же запасом времени. Несовременность церкви сегодня более заметна, чем несовременность государства. Власть может принять закон, запрещающий пропаганду нетрадиционных сексуальных контактов, и это кажется многим допустимым, но та же история с Pussy Riot и их попыткой провести «панк-молебен» на солее Храма Христа Спасителя, вызывает больше вопросов.

В чем тут преступление? Ведь Писание прямо призывает петь в честь Господа и прославлять его музыкой: «Пойте Господу песнь новую… Хвалите Его со звуком трубным, хвалите Его на псалтири и гуслях; хвалите Его с тимпаном и ликами, хвалите Его на струнах и органе…» (Пс. 149:1; 150:3-4). Что оскорбительного в том, что женщина-христианка взошла на амвон? Разве не говорит ап. Павел в Послании к галатам: «все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись; нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал., 3:26-28) [кстати, принцип безбрачия высшего духовенства и запрет служения женщинам также не вполне «христианские»: епископ, по мнению ап. Павла, «должен быть непорочен, одной жены муж» (1 Тим., 3:1), и тот же апостол в другом послании представлял римлянам «Фиву, сестру нашу, диакониссу церкви Кенхрейской» (Рим., 16:1-2). Форма обращения к Богу не может быть регламентирована теми, кто называет себя его служителя­ми, так как они, даже если действуют из лучших побуждений, остаются людьми, а Апостолы учат своих последователей, что «должно повиноваться больше Богу, нежели человекам» (Деян., 5:29) – тем более что все священные книги наполнены утверждениями о том, что единственный главой христианской Церкви является Иисус Христос. В уже цитировавшемся выше Первом послании к Ти­мофею ап. Павел прямо утверждает: «един Бог, един и посредник между Богом и человека­ми, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех» (1 Тим., 2:5,6). Как говорится, остальные ответственные товарищи могут быть свободны.

Агрессивность позиции российских церковных иерархов определяется тем, что они понимают ограниченность контролируемого ими «ресурса». Ни одно обще­ство не может обойтись без государства, которое обеспечивает согласование дей­ствий людей по отношению друг к другу. Но религия в гораздо меньшей степени требует «вертикали», так как таковая выстроена в отношении каждого конкретного верующего человека к Богу («Человек соотносится с Богом как с некоторой своей целью» – писал св. Фома Аквинский [«Сумма теологии», кн. I, часть 1, вопрос 1]). Истинная вера, говоря словами св. Августина, объе­диняет людей в сообщества, «скрепленные со­гласием относитель­но ве­щей, которые они любят» («О граде Божием», XIX, 24), а не ритуалами. Там, где процедуры и обряды становятся важнее веры, истинная религия умирает. А истинная христианская религия – я, может быть, скажу что-то странное – очень нужна сейчас российскому обществу, в последние столетия пережившему несметное количество невзгод.
Протестантизм вернул христианству его изначальные основы и примат веры над «добрыми делами» в качестве основания для спасения. России в наши дни крайне необходима такая же трансформация.
Противоестественно присуждать церковные награды людям, которые гордятся своей принадлежностью к спецслужбам, уничтожившим в ХХ ве­ке миллионы лучших сынов и дочерей земли Русской. Бессмысленно строить богато убранные храмы в надежде на спасение тем, кто создал свои состояния на безудержном переделе собственности, престу­пая через трупы и не брезгуя обманом и грабежом. Трудно отделаться от мысли, что современная российская церковь очень схожа с католической церковью XV века – правда, тогда в Европе папские представители торговали индульгенциями на улицах, грозя жителям городов геенной огненной, а у нас совсем недавно взносы в Фонд Храма Христа Спаси­теля московские строительные организации вносили под страхом отлучения не от церкви, а от городского заказа. Напряженность в отношении части общества в церкви обусловлена, как и много столетий назад, появлением слишком большого числа посредников между человеком и Богом, канонов, противоречащих евангельским текстам и невиданной навязчивостью священнослужителей в утверждении своей «повестки дня».

В российской практике прокуратура впервые сослалась в деле Pussy Riot на церковные правила – в частности, установленные Трулльским собором 692 г. и при­знаваемые обязательными только православной церковью. Но большинство запретов и норм, составляющих современный церковный канон, прямо противоречат Библии – и именно на это поначалу указывали сторонники Реформации XVI века. Вера человека, ее степень и глубина не могут быть оценены другими людьми – вот основной тезис Реформации, который полностью соответствует одному из важнейших христианских принципов: «по вере вашей да будет вам» (Матф., 9:29). «Приговор» же будет объявлен на Страшном суде, а не в «частных определениях» служащих патриарших канцелярий. Тот же М.Лютер говорил в свое время: «Весь мир можно заполнить служением Богу, не только церкви, но и дома, кухни, мастерские и поля». Человек должен сообразовывать свои действия с христианским мировоззрением, а не с мнением того или иного священника. Что последовало за Реформацией, всем хорошо известно: новые оттенки обрел заложенный именно христианской религией принцип равенства; труд признается почетным; провозглашается принцип священства всех верующих, резко усиливается интерес к священным книгам и печатному слову; развиваются города, люди научаются противостоять тирании. Бог становится защитником человека перед лицом власти. У того же Лютера мы читаем: «А что, еcли князь неправ; обязан ли наpод последовать за ним? Нет, ибо против иcти­ны никто да не идет; Богу подобает более повиноваться, нежели челове­ку» (О светcкой власти и до каких пределов ей надлежит повиноваться, гл. III)». Комментарии, как говорится, излишни. Будь у нас такие пастыри, осмелился ли бы хотя бы кто-нибудь оспорить их моральное лидерство в метущемся обществе?

Ирония судьбы состоит в том, что ортодоксальная Восточная церковь изначаль­но считала себя носителем высшей христианской мудрости, но сегодня православный канон отнюдь не выглядит воплощением свободомыслия – каковым, вне всякого сомнения, были первые христианские общины. Православная церковь стала частью сначала византийской, а потом и русской, государственности: недаром христианство установилось на Руси указом правителя, а не проникло в общество в результате свободного распространения идей или внешнего завоевания. К сожалению, реформирование церкви во времена Византии было невоз­можно (хотя его попытки – например, в виде движения иконоборцев, – отмечались), а в пост-византийский период константинопольские иерархи не имели былого влияния. В 1631 г. появилось т.н. «Восточное исповедание христианской веры (Ori­entalis confessio Christianae fidei)», приписывавшееся перу Кирилла Лукариса, патриарха Константинопольского, в 1638 г. казненного турецким султаном и посмертно преданного церковной анафеме; этот текст содержал практически все основные элементы реформаторского подхода, но оппозиция правосла­вной церкви западным христианским конфессиям (да и политические интересы) не позволили «восточной реформации» широко распространиться.

Однако сегодня эта задача вновь стоит на повестке дня. Разочарование в официальной религии усиливается – и последние скандалы лишь усилили его, но не породили. Несмотря на утверждения, что чуть ли не 80% населения России – это практикующие православные, реальное посещение церквей не выглядит таким всеобщим, а «альтернативные» христианские конгрегации завоевывают всё большую популярность. В Хабаровском крае, например, где РПЦ недавно открыла третий по размеру православный храм в России, в регионе у нее насчитывается 48 отделений, тогда как из 163 зарегистрированных в крае религиозных организаций 96 – протестантские. Деньги есть, а веры не хватает. В Приморье у протестантов 178 общин, у православных – 89. Реальный прирост паствы в подобных общинах идет в разы быстрее, чем у традиционного православия. Эти религиозные объединения дают своим участникам большее ощущение причастности к вере, чем к обслуживанию «государственных» интересов: примечательно, что один из руководителей российской церкви адвентистов седьмого дня, недавно… лишился своего поста, как утверждают источники, с формулировкой «за излишнюю близость к власти». В самой православной церкви тоже нет полного единства: противостояние реакционеров и реалистов в ней нарастает и будет нарастать. Наконец, возникают и новые православные Церкви – например, Украинская реформаторская православная церковь архиепископа С.Журавлева, проводящая в августе этого года свой IV обновленческий собой в Киеве и уже представленная на территории не только Украины, но также России, Белоруссии и Молдовы.
Процессы подобного рода будут идти, они не менее значимы, на мой взгляд, чем борьба за демократизацию государ­ства – но при этом имеют даже больше шансов на успех: ведь реформаторство политическое предполагает слом государственной машины, тогда как реформаторство религиозное сводится скорее к выстраиванию новых структур и сетей, конкурирующих с прежними.
Более того; речь в данном случае идет не о принятии зарубежных практик, к чему значительная часть российских граждан относится с определенным сомнением, а о реальном «возвращении к основам», которое всегда встречается у нас с большим энтузиазмом. Православная религия в сегодняшней России, где официальная Церковь продалась авторитарному государству, имеет большие шансы пережить подлинный ренессанс, если предложит своей пастве наиболее аутентичное прочтение христианской доктрины, вернется к основам учения Христа и святых апостолов. И тогда, быть может, да­ж­е убежденные либералы осознают, что религия не противоречит ни демократии, ни прогрессу, ни развитию личности. И даже если наша страна и не поднялась до светской этики, о которой мечтали революционеры самого разного толка, то этику протестантскую она давно и наверняка заслужила.





Статья подготовлена специально для агентства гражданской журналистики "Метромск" и впервые опубликована на его сайте. В оформлении использован рисунок alexalexxx с сайта Патриофил.

Источник: http://metromsk.com/event/2012/08/17/duh-kapitalizma-i-protestantskaya-etika.html
Категория: СМИ | Добавил: admin (19.08.2012) | Автор: Владислав Иноземцев
Просмотров: 9907 | Теги: реформа, протестантизм, РПЦ, россия, капитализм | Рейтинг: 5.0/3
avatar
Всего комментариев: 0